Ирландский язык: мертвый или еще дышит?

Snapshot-Ireland

Гаэльский язык – это первый официальный язык Ирландии, на котором, как утверждают, говорит 25% населения. Но правда ли это? Чтобы проверить это, Манхан Маган отправился в путешествие по стране, намереваясь не произносить ни слова по-английски.

Отправной точкой в поиске носителей ирландского языка для Манхана Магана стал магазин Британского картографического управления в Дублине.

Что-то абсурдное и даже трагическое есть в путешествии по стране с осознанием того, что несмотря на знание языка этой страны, вас не смогут понять. Это становится еще более абсурдным, если вы родились в этой стране и ее язык является для вас родным.

Ирландский (гаэльский) язык – это первый официальный язык Ирландии. Мы говорили на этом языке на протяжении 2 500 лет, ровно до тех пор, пока британцы не решили, что нами будет легче управлять, если мы будем говорить на их языке (и запретили использование гаэльского языка в школах) в XIX в. Мы, в свою очередь, вскоре осознали, что наше дальнейшее развитие возможно только с помощью английского языка, и мы – или, по крайней мере, та часть населения, которая пережила Голод, — отказались от ирландского языка за несколько десятилетий. Если бы не Кельтское возрождение, которое сопровождало борьбу Ирландии за независимость в начале ХХ в., ирландский язык мог бы уже прекратить свое существование к настоящему времени. Сегодня четверть населения заявляет, что использует этот язык постоянно. У меня всегда возникали сомнения по поводу этой цифры, и чтобы проверить ее точность, я решил отправиться в путешествие по стране, разговаривая исключительно на ирландском языке, и посмотреть, как я с этим справлюсь.

Столица Ирландии забыла родной язык

hear-no-monkeys

В качестве отправной точки я выбрал Дублин, поскольку был уверен, что в городе с населением 1,2 млн. я обязательно найду хотя бы несколько носителей ирландского языка. Сначала я отправился в магазин Британского картографического управления, чтобы приобрести карту страны (как полугосударственная организация, это учреждение обязано предоставлять определенные услуги на ирландском языке). «Вы не могли бы говорить по-английски?», — сказал мне консультант. Я ответил по-ирландски. «Не могли бы Вы говорить по-английски?!», — повторил он с нетерпением. Я попытался снова объяснить, что мне нужно. «Вы говорите по-английски?», — спросил он холодным, угрожающим тоном. «Sea», — ответил я по-ирландски, покорно кивнув головой. «Ну, так Вы можете заговорить со мной сейчас по-английски?». Я объяснил ему так просто, как только мог, что пытаюсь обойтись ирландским языком.

«Я больше не буду с Вами разговаривать, — заявил он. – Уходите».

Мне действительно нужна была карта для своего дальнейшего путешествия; без необходимости постоянно спрашивать направление своего пути обойтись было бы сложно. Я попытался еще раз обратиться к консультанту, используя самые простые фразы из школьного курса ирландского языка, которые он точно должен был выучить за 10 лет обязательной школьной программы, которую проходит любой ученик, но он закрыл уши руками, и у меня не оставалось другого выбора, кроме как уйти.

Начало не было хорошим. Несмотря на раннее время, я решил выпить и отправился в изысканный бар в викторианском стиле недалеко от Графтон Стрит. «Прости, друг, я не говорю по-ирландски» — ответил бармен, когда я заказал кружку пива. Я попытался сформулировать свой заказ проще – хотя, куда уж проще? — «Я хотел бы выпить». «Я не говорю по-ирландски», — повторил он снова. У меня получалось без проблем заказывать напитки в любых барах, от Камеруна до Казахстана, и если бы я говорил на любом другом языке, вряд ли бы это стало проблемой. Я попытался указать рукой на то, чего мне хотелось, — краны для разлива пива были выстроены в ряд вдоль барной стойки, — но я совершил ошибку, сопровождая свои жесты словами.

«Разве Вы не услышали меня?» — грозно спросил бармен.

Я подумал, что безопаснее будет попросить одного из посетителей перевести мою фразу, но все присутствующие сосредоточенно рассматривали свои собственные пинты, когда я повернулся к ним. В конце концов, один молодой парень, которому стало меня жаль, посоветовал мне отправиться в кафе на Килдар Стрит.

«Кафе? – спросил я, — Я хотел бы выпить». «Просто сходите туда», — сказал он, и я, следуя его инструкциям, оказался в темном подвальчике, расположенном под офисами агентства по вопросам развития ирландского языка. У них не было разрешения на продажу пива, но я получил чашку кофе и владелец рассказал мне на богатом, милозвучном ирландском языке о том, что это место обычно переполнено ирландскоязычными посетителями, но в солнечный день никому не хочется прятаться под землей, поэтому я был единственным посетителем . Викторианская канализация с трудом боролась с июльской жарой, и в помещении плохо пахло. Я не мог отделаться от мысли, что мне это напоминает гетто, приют для ущемленного меньшинства.

Я знал, что эта поездка будет сложной, но не предполагал, что настолько. Как утверждают лингвисты, реальное количество людей, свободно говорящих на ирландском языке, составляет скорее 3%, чем амбициозные 25% тех, кто отмечает галочкой ирландский язык во время переписи населения, и большая часть из них проживает на западном побережье, в отдаленных, трудно доступных областях, в которых просто так не окажешься. Чего я не учел, так это враждебности. Частично, на мой взгляд, это было вызвано чувством вины – мы чувствуем себя неполноценными из-за невозможности говорить на своем родном языке.

Я решил связаться с радиостанцией в Дублине, чтобы во время радио-шоу поинтересоваться мнением слушателей по этому вопросу. Несколько человек позвонили и сказали, что не представляют, о чем я говорю. «Мертв ли ирландский язык?» — спрашивал я снова и снова. «Простите?» — переспрашивало большинство из них. Или: «Вы что, говорите по-ирландски?». Одни дозвонившиеся хотели бы убрать меня и мой недалекий язык из радиоэфира, другие говорили, что к своему стыду не понимают меня, но чрезвычайно рады моему выступлению. Это, в свою очередь, вызвало у меня чувство вины: единственная причина, по которой я говорю на ирландском языке, это то, что моя бабушка 90 лет тому назад использовала его в качестве оружия в борьбе за Ирландскую Республику. Позже, когда я осознал, что никто из моих друзей не говорит по-ирландски, она задабривала меня конфетами и сладостями, чтобы я продолжал говорить на этом языке. На самом деле, я почти отказался от ирландского языка, считая его мертвым грузом, повисшим на моей шее, до тех пор, пока не появилась ирландская телевизионная станция TG4, основанная в 1996 г., и я не начал создавать для нее документальные фильмы о путешествиях.

После радиошоу я решил посетить туристическое бюро, сотрудники которого, вероятно, привыкли к работе с разными языками. Мужчина за стойкой озадаченно посмотрел на меня, когда я спросил об экскурсии по городу. «Что?» — переспросил он, его глаза расширились. Я повторил. «Вы не говорите по английски?» — спросил он холодно. Я начинал ненавидеть этот момент, когда страх и разочарование появляются на их лицах. В конце концов, они просто пытались пережить свой рабочий день. Им ни к чему было столкновение с непреклонным солдатом Ирландского Талибана.

Я объяснил, что пытаюсь сделать. «Ну, друг, я не говорю по-ирландски, так что… — он сделал угрожающую паузу, а я попытался ободряюще улыбнуться. – Так что, если ты говоришь по-английски, я смогу тебя понять».

«Béarla, только английский» — сказал из-за его спины начальник с суровым видом и повторил это дважды на случай моей несообразительности. Я спросил, на каком еще языке я бы мог к ним обратиться, и мне указали на список из семи стран на стене. По правде говоря, я могу говорить на пяти из них, но я пообещал себе, что заговорю на другом языке только в случае крайней необходимости. В конце концов, они отыскали очаровательную девушку, которая в совершенстве владела ирландским языком и смогла рассказать мне всё, что было нужно, но она чрезвычайно нервничала, считая свой лексический запас недостаточным. Это было неправдой; он был прекрасным. Какая-то странная тенденция, что люди часто неправильно оценивают свою способность говорить по-ирландски, переоценивая или недооценивая себя, — вероятно, это сложное психологическое последствие стереотипа, который приклеился еще тогда, когда ирландский язык был признаком бедности и неграмотности.

Вся надежда на молодое поколение

gaelscoileanna-i-scoil-raifteiri

Возможно, я бы отказался от продолжения этого путешествия совсем, если бы во время радиоэфира кое-что не произошло. Я стремительно приближался к точке отчаяния, когда поступил звонок от каких-то детей. Я с удивлением обнаружил, что они свободно говорят на чистом ирландском языке, используя современный городской диалект. Они рассказали мне, что говорят на ирландском постоянно, так же как их друзья. Они любят ирландский язык и возмущены тем, что я мог предположить, что этот язык мертв. Эти дети были учениками новой ирландской школы «Gaelscoileanna», которая с каждым годом открывает все больше филиалов по всей Ирландии. В то время как старые школы закрываются или пытаются найти себе учеников, школы «Gaelscoileanna» вынуждены отказывать некоторым в зачислении. Эти школы популярны как среди состоятельной интеллигенции, так и среди представителей рабочего класса – главным образом, благодаря высокому качеству образования: ирландскоязычные средние школы часто набирают более высокие баллы на государственных экзаменах, чем большинство элитных платных школ. Выпускники школ заканчивают обучение, сняв с себя бремя неполноценности, которое прививали всем предыдущим поколениям с тех самых пор, как британцы впервые присвоили ирландскому языку ярлык отстающего в развитии.

Эти дети воспитываются на ирландских версиях мультсериалов «Губка Боб Квадратные Штаны» и «Скуби-Ду», которые транслируются каналом TG4 . Это они придумывают ирландские эквиваленты для приставки X-box, хип-хопа, сериала «Чудаки» и блогов. Это они свободно набирают SMS на ирландском языке, изучают древнюю фонетику и синтаксис наряду с последними разновидностями молодежного сленга. Я осознал, что именно их мне следовало попросить о помощи на улице. Эти дети вернули мне уверенность, и именно с этим чувством я покидал Дублин и отправлялся дальше. На первой же заправке меня еще больше вдохновил диалог с польским консультантом, у которого не возникло особых проблем с расшифровкой моего сложного технического вопроса по поводу взятого напрокат винтажного «Ягуара». Он каждый день сталкивается с трудностями в восприятии иностранного языка, и для него не имело особого значения, говорю я по-ирландски или по-английски. В действительности, любой, кого я встретил на своем пути, проехав следующие 1000 миль по стране, оказался более отзывчивым и участливым, нежели дублинцы, с которыми я столкнулся в самом начале. Я не заявляю, что все они свободно говорили по-ирландски – отнюдь нет – но они стремились к тому, чтобы найти со мной общий язык, связать несколько случайных слов из школьного курса ирландского языка, которые всплывали из далеких глубин их памяти, или другим образом пытались разгадать мою мимику и сумасшедшую жестикуляцию.

Тем не менее, большую часть времени эта поездка продолжала проходить с трудностями. Мне указывали неверное направление дороги, приносили не тот заказ в ресторане, делали не ту стрижку, но едва ли мне снова угрожали или выставляли глупцом. Даже на Шанкил Роуд в Белфасте ко мне отнеслись корректно – предупредили только, что я могу оказаться на больничной койке, если и дальше продолжу говорить на ирландском языке. В Голуэе я устроил уличное представление, распевая самые неприличные и распутные песни, которые только мог вспомнить, чтобы проверить, понимает ли меня кто-то. Никто не понял – пожилые женщины улыбались, мило постукивая ногой в такт, когда я пел им непристойные серенады. В Килларни я стоял на входе в банк и предлагал проходящим мимо людям деньги, если они помогут мне ограбить этот банк, но никто опять не понял, что я говорю.

К концу поездки я должен был бы прийти к какому-то выводу, но в действительности, я чувствовал еще большее замешательство. Я обнаружил, что в тех областях Северной Ирландии, где ирландский язык находился под строгим запретом до начала 1990-х годов, происходит процесс возрождения. Соглашение Страстной Пятницы, или Белфастское соглашение признало статус ирландского языка, и в настоящее время в Северной Ирландии выходит своя ежедневная газета, ежедневная передача на BBC Radio и действует своя собственная радиостанция на ирландском языке. В Голуэе я встретил ирландскоязычных иммигрантов, которые сформировали общество, занимающееся продвижением ирландского языка. Я познакомился с издателями, которые с каждым годом публикуют всё больше ирландской прозы и поэзии.

С чисто законодательной точки зрения ирландский язык за недавнее время одержал важные (хоть и пирровые) победы – Закон о языках гарантирует право использования ирландского языка в государственных и полугосударственных организациях (правда, все мои электронные письма на ирландском языке, отправленные в правительственные учреждения во время поездки, были проигнорированы).

Вероятно, одной из самых значительных побед ирландского языка за последние несколько столетий, стало его недавнее признание одним из официальных рабочих языков ЕС. Это огромный вотум доверия, полученный от наших европейских соседей, но ирландский народ должен решить для себя, раз и навсегда, как поступить со своим родным языком. Повесить на него знак «не реанимировать» и отключить машину от питания или же перебороть свой глупый комплекс неполноценности и начать наконец использовать свой язык?

Как сказали бы дети из школы «Gaelscoileanna»: «Athbhreith agus cuir diot é!» (Родиться заново и преодолеть!).


Статья переведена в Бюро переводов «Бридж» — kiev-bridge.com.ua
Источник — The Guardian